ВЫЕЗДНАЯ СЕССИЯ

Виновен подсудимый или нет — это один из главных, но не единственный вопрос, который решает суд.

Судьи обсуждают, какая статья закона должна быть применена к подсудимому, какое определить ему наказание, подлежит ли удовлетворению ходатайство общественной организации или коллектива трудящихся об условном осуждении или передаче на поруки и многое, многое другое. Задача суда не только оградить общество от преступника, покарать виновного. Нередко судебный процесс становится началом сложного пути к исправлению осуждённого, возвращения его обществу. Трудно переоценить влияние судебного разбирательства не только на подсудимого, но и на людей, сидящих в зале. Большое воспитательное значение имеют выездные сессии суда.

Живой интерес к происходящему вокруг, нетерпимость общественности ко всему, что противоречит нашему жизненному укладу, нормам нашей морали и права, помогает поднять судебный процесс до уровня школы нравственного воспитания.

В этом мы не раз убеждались, присутствуя на судебных процессах. Вспоминается, в частности, дело Акимова и Калашникова.

Всем, кто присутствовал тогда в заводском клубе, где проходила выездная сессия суда под председательством Степановой, этот процесс запомнился на всю жизнь…

— Встать! Суд идёт!

Из боковой комнаты вышли трое судей и направились к большому, покрытому зелёным сукном столу, стоящему в середине сцены заводского клуба. Впереди — Степанова, за ней народные заседатели — бригадир каменщиков Тарас Николаевич Ярошенко и заведующая районной библиотекой Ольга Владимировна Лисицкая.

Анна Ивановна объявила судебное заседание выездной сессии народного суда открытым, разъяснила подсудимым их права и, назвав фамилии судей, секретаря, государственного обвинителя и защитников, спросила:

— Доверяете данному составу суда?

Ещё несколько минут, и судья приступила к чтению обвинительного заключения.

«…15 сентября 1968 года, в 2 часа ночи, гражданин Соколкин Г.М. услышал доносившиеся из комнаты, занимаемой его соседом Акимовым С.С., детский плач и крики взрослых. Догадавшись, что Акимов избивает свою дочь Валю, Соколкин вбежал в комнату Акимовых и, отняв у Акимова окровавленного ребёнка, унёс девочку к себе. Акимов преследовал соседа, пытался проникнуть в квартиру последнего, а когда это не удалось, стал взламывать дверь в квартиру Соколкина.

Рабочие, возвращавшиеся после вечерней смены с завода, пытались унять Акимова, но безрезультатно. Тот оскорблял их, а когда к месту происшествия прибыл сержант милиции Коршунов И.И., дважды ударил его палкой и пытался сорвать погоны.

У Акимовой Вали в 2 часа 30 минут ночи началась рвота кровью. Девочка в тяжёлом состоянии была доставлена в больницу, где и находится на излечении в настоящее время…»

Суд. А что было до суда?

…Степан Акимов вернулся домой расстроенным. Утром его вызвал начальник цеха и весело сказал:

— Дети, в школу собирайтесь. Пойдёшь, Сергеич, на курсы!

— Вроде и без курсов двадцать лет по столярной части работаю.

— Потому и посылаем, — улыбнулся начальник. — Получишь вторую специальность. Будешь мастером по пластмассе.

Акимов и раньше слышал, что корпуса новых приёмников, которые завод собирается освоить в будущем году, станут делать из пластмассы. Говорили и о том, что количество столяров на заводе сократят. Степан к этим разговорам не прислушивался: сократят так сократят. Такого мастера, как он, возьмут везде.

— Поздно мне учиться, — упрямо сказал Акимов. — Что у вас, никого помоложе нет, что ли?

— Тогда переведём в отдел строительства, — предупредил начальник.

Обижаться, собственно говоря, было не на что. Степан и сам подумывал о переходе к строителям. Там работа была интереснее, да и прибыльнее. Но тон начальника не понравился столяру. «Ишь ты, грозится перевести, — рассуждал Степан. — Да плевал я на твой перевод. Захочу и сам перейду…»

Придя домой, Степан пообедал и вышел на кухню, где жена мыла посуду, а тётка её, Федосья, беседовала с откуда-то взявшимся «земляком», крепким полнотелым мужчиной, повадившимся ходить к Акимовым по два-три раза в неделю.

Степан недолюбливал шуструю старушку с крошечными глазками, похожими на булавочные головки, однако сейчас, после неприятного разговора с начальником, ему хотелось побеседовать хоть с ней и её «земляком». Но тот заговорил первым. Быстрые, светлые глаза скользнули по лицу Степана.

— Нехорошо у вас на сердце, хозяин, а?

— Ишь ты, — усмехнулся Акимов. — Мысли угадываешь. В цирке, что ли, работал?

— Цирк тут ни при чем. Способность видеть душу человека даётся свыше.

— От бога, что ли?

— А вы не смейтесь. Вы-то уверены, что бога нет?

— Как вам сказать, — замялся Степан. — Не положено вроде считать сейчас, что он есть. Говорят, учёные научно доказали.

— Учёные? Все их умные книги бессильны объяснить многие явления. А старая, каждому понятная библия все растолкует. С библией знакомы?

Степан потерял было интерес к Афанасию Федотовичу — так звали земляка,

— но новая реплика Афанасия заставила его насторожиться.

— Вот, скажем, война египтян с израильтянами. Она ведь библией предсказана.

— Ну? — иронически удивился Степан.

— Представьте себе.

Они перешли из кухни в комнату. Жена принесла «четвертинку», поставила на стол закуску. Афанасий пить отказался. Выяснилось, что он не пьёт, не курит и в пище воздержан.

Как-то само собой получилось, что Степан рассказал ему о своём разговоре с начальником цеха.

— Скажите, — Афанасий усмехнулся, — в детстве, в юности слышали ли вы когда-нибудь о болезни, которая зовётся «рак»?

Степан не мог припомнить.

— Не было её, — наставительно сказал Афанасий, — потому что никаких пластмасс не было. И гипертонии не было. Дерево, железо, глину человечество использует многие тысячи лет. Пока только их употребляли, люди оставались здоровыми. А все эти пластмассы, нейлоны приносят новые болезни. Дело ваше, Степан Сергеевич, но, чувствуя к вам душевное расположение, должен посоветовать: не связывайтесь с химией.

На следующий день, когда начальник снова повторил своё предложение, Степан коротко ответил:

— Не по мне это.

Вскоре его перевели в строительный отдел.

Тётушкин «земляк» похвалил Степана за то, что не поддался тот на уговоры начальства и не пошёл на курсы. Рассказал несколько случаев отравления людей, пользовавшихся пластмассовой посудой.

«Врёт», — мелькнула мысль у Степана. Но потом подумал, что никакой надобности врать у Афанасия нет.

Однажды ночью Степан проснулся от непонятных, приглушённых звуков, доносившихся из кухни. Вышел. У стола сидели тётка Федосья и жена, на столе

— библия. Обе женщины плакали.

— Страшно, Стёпа, — призналась жена.

— Чего страшиться? — проворчал Степан. — Мало ли что выдумают…

— Глянь-ка лучше, что тут предсказывалось, — возразила тётка, — все сбылось. Стало быть, и впредь сбудется.

Тётка начала читать.

И от того, что она читала, действительно становилось страшно. Оказывается, человечеству грозит новая война, и война такая, что все ужасы прошлых войн бледнеют перед ней. Тётушка читала об огне, граде, бурях, землетрясениях, о звёздах, падающих на землю, и пылающих горах, о тучах дыма, застилающих свет Луны и Солнца.

Степан припоминал, что он слышал, обычно краем уха — не любил он ни лекций, ни бесед, — о том, что грозит человечеству страшное ядерное оружие, и чувствовал, что впечатление от тех разговоров и от чтения этой книги как-то совпадает.

— Что ж, от такого дела никто не спасётся, — зло сказал он.

— Неверно, милый, — поспешно возразила тётка. — Сказано: будут спасены сто сорок четыре тысячи уверовавших.

Отложив книгу, она тут же объяснила, что страшная война будет начата не людьми, а самим богом. Все дело в том, что сатана примет образ человеческий и найти, истребить его господу богу будет невозможно. Пули и снаряды, огонь и лава истребят всех, кто не знает истинной веры. В число истреблённых неминуемо попадёт и сатана. Спасутся те, кто до начала армагеддона примкнёт к рядам истинно верующих — «свидетелей Иеговы», как их называют.